Из истории рыбных промыслов Керчи

День рыбака – подходящая дата для того, чтобы пополнить свои знания, либо вспомнить историю одной из главных достояний Керчи – рыболовства.

Представляем вниманию читателей интересную статью с подробным разбором из «Научного сборника Керченского заповедника», которую подготовила сотрудник издания «Страницы истории рыболовства» Н. В. Небожаева.

В статье подробно рассказано, как керченский рыбный промысел, начав свое развитие с небольших артелей, к концу XIX — началу XX веков превратился в развитую промышленную отрасль, игравшую значительную роль в экономике региона. О том, как опыт организации производственных процессов, технологии обработки рыбы, приобретенные керченским рыбаками и промышленниками в этот период, стали мощной базой, на которой формировалась рыболовная промышленность города в советское время.

«Главным промыслом ее населения является рыболовство...» Семенов-Тянь-Шанский

Рыболовство, наряду с охотой, принадлежит к числу самых древних занятий человека. Археологические находки, обнаруженные на Керченском полуострове на стоянках эпохи каменного века, служат доказательством этого факта. На месте древних поселений первобытного человека — Алексеевка-I, Луговое-I, Тасуново-I — среди сохранившегося фаунистического материала были обнаружены раковины морских моллюсков и кость дельфина [Мацкевой, 1977, с. 135]

Античные греки, основавшие в VI веке до н.э. на берегах Керченского пролива Боспорское царство, успешно ловили здесь осетра и кефаль, скумбрию и сельдь, хамсу и барабульку. При раскопках греческих городищ были обнаружены также кости тарани, бычка, леща, сома, тунца [Трейстер, 2002, с. 79; Катарини, 2004, с. 107].

Как греки, так и римляне, отдавали предпочтение морской рыбе охотнее, чем речной. По свидетельству античных авторов, в начале IV в. н.э. в Риме лучший сорт морской рыбы стоил 24 денария, в то время как лучший сорт речной рыбы продавали за 12 денариев [Катарини, 2004, с. 106].

О размахе рыбного промысла в древности свидетельствуют раскопки одного из самых крупных местных центров по добыче и обработке рыбы — городища Тиритаки: в 1932 году здесь был открыт рыбозасолочный комплекс из 16 ванн, позволявших одновременно подвергнуть засолке около 2961 тонн рыбы. Всего раскопками 1930-40-х годов на территории городища было выявлено 59 рыбозасолочных ванн, средний объем каждой из которых приблизительно составлял 7,5—8 куб.м [Гайдукевич, 1952, с. 31; 1958, с. 211].Соленая, маринованная и вяленная рыбная продукция была самым распространенным предметом боспорского экспорта.

В эпоху расцвета Боспорского государства, в IV в. до н.э., на знаменитых пантикапейских золотых статерах появляется изображение осетра — как символ рыбного богатства Боспора.

Сведения о развитии рыболовства на Керченском полуострове в средневековый период немногочисленны и отрывочны. По данным одного из источников, в прибрежных керченских водах в XVII веке водилось большое количество рыбы; особенно славилась рыба «калкан» (разновидность камбалы) [Челеби, 1999, с. 97-98]. Однако о технологических особенностях и масштабах лова источники того времени не упоминают.

Второе рождение или возрождение рыбного промысла в Керчи произошло в российский период истории города, длившийся с конца XVIII века вплоть до октябрьской революции 1917 года.

В самом начале этого исторического отрезка Керчь представляла собой небольшой, мало кому известный заштатный городок. Одно из первых его описаний оставил нам в 1774 г. инженер-подполковник Томилов, перечисляя в котором занятия местных жителей, он сообщал: «...из Керчи и Еникале отпускали: рыбу соленую в бочках (осетр, а больше белуги), икры...» [Томилов, 1868, с. 192]. Осетровые породы традиционно составляли главную статью керченской рыбной торговли. На этот факт указывают ученые и путешественники, посетившие Керчь в конце XVIII — начале XIX веков. В частности, академик Паллас, описывая путешествие по Крыму и Керченскому полуострову, в своих воспоминаниях отмечал: «...рыбные ловли на Босфоре и вдоль всего берега очень обильны; ловят преимущественно белугу и других осетров» [Паллас, 1883, с. 62].Его современник, автор другой известной работы «Досуги Крымского судьи», Сумароков писал, что в 1805 году основой рыболовства Керченского района было «красноловье», в Керченском проливе, по его данным, в этот период насчитывалось 75 крючных рыболовных заводов [Сумароков, 1805, с. 119]. Красную рыбу (впрочем, как и все остальные породы рыб) коренные жители полуострова заготавливали по старинке — солили в крепком соляном растворе, именовавшемся тузлуком. В таком же виде ее большей частью и продавали. Первые изменения в сложившийся веками керченский рыбный экспорт внесли архипелажские греки, которые по приказу императрицы Екатерины II были переселены в Керчь около 1780 года. Для них рыболовство было занятием привычным. Греческие рыбаки научили местных обитателей полуострова производству балыков (в переводе с татарского «балык» — «рыба» — сырая, просоленная и провяленная хребтовая полоса красной рыбы), прославивших Керчь по всей России.

Кроме того, в первой половине XIX века ряд привычных технологических приемов обработки (засолки) свежей морской рыбы пополнился новыми европейскими технологиями, которые позднее стали считаться традиционными для Керчи. Как свидетельствуют письменные источники, по личному распоряжению наместника Новороссии графа М.С. Воронцова в 1830-х годах специально для керченских рыбаков был вызван из Голландии «амстердамский житель»Николай де Вей — «хороший сельдяной специалист»[1].

Иностранец должен был научить местных рыбаков современным европейским технологиям — «солению и сохранению сельди по голландскому образцу» [Вернер, 1889, с. 23; Зенкевич, 1894, с. 81]. Новый метод заключался в том, что в отличие от привычного тузлука рыбу стали солить при помощи крупной соли. Такой тип засолки рыбы получил название «сухого засола» (в наши дни его еще называют «рыбацким посолом»). Рыба, засоленная по новой технологии, действительно оказалась значительно вкуснее.

Особенно выиграла по вкусовым качествам засоленная таким образом керченская сельдь. Современники отмечали, что она «ни в чем не уступает ... голландской по вкусу, а величиной и белизной даже превосходит ее» [Вернер, 1889, с. 23—24]. Более того, керченская сельдь по тем же параметрам оказалась лучше каспийской и атлантической селедки и в течение последующих лет быстро завоевала европейские и мировые рынки.

В первой половине XIX века в Керченском регионе сложились и определенные места лова рыбы, которые к концу столетия выделились в три основных района: центральный, северный и южный.

Центральный район охватывал весь Керченский пролив. Самый интенсивный лов рыбы шел именно здесь и был сосредоточен главным образом на четырех косах — Опасной, Чушке, Тузле и Камыш-Буруне. Главным направлением промысла в этом районе был лов сельди, хамсы и барабульки. Жители прибрежных поселков (Опасная, Капканы, Юргаков Кут, Осовины, Подмаячный, Жуков хутор, Глейки, Ляховка, Старый Карантин) из поколения в поколение занимались рыбной ловлей. Для них этот промысел был основным, а зачастую и единственным родом деятельности [Памятные книжки..., 1899, 1913].

К северному району относился участок побережья Азовского моря, начиная от пос. Юргаков Кут на востоке и заканчивая Казантипской бухтой на западе. Этот район характерен своеобразным береговым профилем и наличием удобных обширных бухт. Население местных поселков — Казантип, Чегене, Мама Русская — уделяло внимание не только рыболовству, но и скотоводству, хлебопашеству и огородничеству. Однако среди местных жителей были и семьи потомственных рыбаков, занимавшихся исключительно ловом осетров, барабульки, хамсы, бычков.

Южный промысловый район охватывал черноморское побережье Керченского полуострова от пос. Яныш-Такиль до мыса Чауда. Здесь ловили в основном скумбрию, камбалу и кефаль. Для жителей этого участка рыболовство также не являлось основным родом деятельности.

Определенные места лова и доля участия в этом промысле местного населения были обусловлены, прежде всего, своеобразием географического ландшафта и сложившимися климатическими особенностями региона. Керченский полуостров омывается сразу двумя морями: Азовским на севере и Черным — на юге, которые соединены между собой Керченским проливом. Азовское море всегда отличалось мелководьем, его средние глубины — 10—12 м. Оно быстро прогревается, и благодаря этому в нем развивается масса мельчайших организмов, служащих кормом для обитающих здесь рыб. Кроме того, акватория Азовского моря имеет два опресненных участка — устья рек Дон и Кубань. Весь этот комплекс благоприятных условий создавал оптимальную среду для нереста рыб и вскармливания рыбной молоди [Фрейберг, 1929, с. 48].

Весной Азовское море прогревалось быстрее, чем Черное, поэтому огромные косяки рыб начинали передвигаться на нерест по Керченскому проливу с юга на север. Осенью, с первыми холодами, когда резко падала температура воды в Азовском море, рыбные потоки устремлялись обратно — в Черное море, которое благодаря своим глубинам долго еще оставалось теплым (средняя глубина Черного моря — 1280 м) [Тарасенко, 2000, с. 6].

Сезонные миграции промысловых рыб определяли и время лова (путины) для местных рыбаков. На восточном побережье Керченского полуострова выделялось три путины: весенняя, летняя и осенняя.

Весенняя путина на Керченском полуострове начиналась обычно с марта — с того момента как очищались ото льда берега пролива. Чтобы не пропустить самого начала весеннего лова, работников на путину начинали нанимать уже с Рождества. В весеннюю путину занимались исключительно ловом сельди. Промысел ее вели возле косы Тузла (здесь находилось самое большое количество сельдяных заводов), на косе Опасной и Камыш-Бурун. Проход сельди по проливу заканчивался в апреле месяце, а с ним прекращалась и весенняя путина.

Летом рыбу почти не ловили. Этот период называли чаще не путиной, а межпутинным временем. Промысловый лов в июне-августе был очень невелик, улов в обработку не сдавался, а реализовывался на местных рынках. В летние месяцы в Азовском море и проливе вели лов барабульки, бычков. На черноморском побережье Керченского полуострова в это же время ловили кефаль.

Осенний лов начинался с середины сентября и продолжался до начала декабря. В проливе в этот период в больших количествах ловили сельдь и хамсу, а также вылавливали до 100 тысяч штук судаков и до 200 тысяч штук тарани [Зенкевич, 1894, с. 81]. В бухтах побережья Азовского моря, там же где и весной, промышляли породы красных рыб и хамсу. В южной части пролива вели лов камбалы и скумбрии [Вернер, 1889, с. 23].

По объемам добычи осенняя путина для керченского рыболовного региона была главной. Ее удельный вес от всего годового улова рыбы составлял в разные годы от 85% до 90% [Фрейберг, 1929, с. 49].

Примечательно, что сравнение археологических находок и сведений, характеризующих лов в XIX веке, свидетельствует о том, что ихтиофауна морской акватории Керченского полуострова за прошедшие две с половиной тысячи лет сохранилась практически без изменений. Как и в древности, в XIX веке местные рыбаки вели промысел осетра, белуги, севрюги, сельди, хамсы, камбалы, скумбрии, барабульки, кефали, тарани [Памятные книжки..., 1899, 1904, 1913].

Аналогии можно проследить и в используемых орудиях лова. Как в античное время, так и в XIX столетии лов осетровых осуществлялся при помощи крючьев, наживляемых какой-либо мелкой рыбой. На Азовском побережье рыбу красных пород ловили при помощи так называемой «самоловной снасти» — это был ряд вбитых в морское дно специальных кольев («чипчиков»), с расположенными на них крючьями с наживкой.

Вторым самым популярным и древним орудием лова можно считать сети. В XIX веке их делали из пеньковой и хлопчатобумажной нити. Основная часть сети называлась «делью» и состояла из серии ячеек (или «глаза») различного размера.

Всякая сетяная дель насаживалась на более или менее толстую бечеву или веревку, называемую «подборой», причем та часть, которая находилась на дне, утяжелялась камнем или свинцом и называлась «нижней подборой», а «верхняя подбора» снабжалась поплавками — вначале деревянными, пропитанными маслом, позднее — пробковыми. Таким образом, получалось вертикально стоящее в воде полотно, высота которого («стена») формировалась по необходимости, или от водной поверхности до дна, или лишь на нужную часть глубины.

Простейшим типом такого устройства являются ставные сети. «Выставка» ставных сетей в море делалась при помощи кольев, к которым привязывались верхняя и нижняя подборы. После этой нехитрой операции колья закреплялись на дне, и орудие лова находилось уже в «рабочем состоянии». В таких сетях рыба просто запутывалась.

Более сложным по конструкции орудием лова был невод, который пользовался огромной популярностью у рыбаков всего побережья Керченского полуострова.

Неводное сетяное полотно состояло из дели с различной по размеру ячейкой: к концам полотна («крыльям») ячейка была «пореже» (50—55 мм), к середине — «почаще» (40—45 мм), а самый центр делался из мелкой, густой ячейки (20—25 мм). Сетяная дель невода крепилась, как и в ставных сетях, верхней (с поплавками) и нижней (с грузилами) подборам. В большинстве случаев невод снабжался особым сетяным мешком, в который собиралась захваченная им рыба. Такое приспособление называлось «матней». Неводами окружали косяк рыбы, не давая ему уйти из запертого сетяной делью пространства. Вытаскивали невод вместе с попавшей в него рыбой на берег или борт судна, при этом сетяная дель невода играла роль загородки, направляя рыбу в мешок, в котором собирался улов.

Лов рыбы простейшим неводом производился таким образом: вначале на берегу крепился один конец невода, именуемый «пятным» или «береговым». Затем невод погружали в лодку и, по мере удаления от берега, постепенно выметывали в море, стараясь двигаться поперек направления движения косяков рыбы. Когда весь невод оказывался в море, веревку от другого конца, именуемого у рыбаков «забегным», привозили на берег и за нее начинали постепенно подтягивать невод к берегу, до тех пор, пока на берегу не окажется весь невод и «матня» с попавшей в нее рыбой. Тяга производилась вручную или при помощи ворота, который приводила в движение лошадь.

Обычная длина невода составляла от 100 до 500 сажень (216—1080 м), ширина (глубина) — от 2 до 6 сажень (4,32—12,96 м).

Невод был не только самым распространенным орудием лова, но и самым эффективным. Именно неводами традиционно ловили скумбрию. В отдельных случаях, при удаче, невод захватывал разом до 100000 штук рыб. К аналогам обычного невода по принципу их употребления можно отнести и распространенные на керченском побережье «волокушу», «бредень»,а также тралы разнообразных модификаций.

«Волокуша» отличалась от невода покроем и тем, что все ее полотно — и крылья и центральная часть — состояло из одинаково мелкой ячейки (20—25 мм).

«Бредень» — тот же невод, но в миниатюре и без «матни». Длина обычного бредня не более 10 сажень (21,6 м). Им ловили на мелководье, вручную протаскивая по определенной площади морского пространства и опять вытягивая на берег.

В последние десятилетия XIX века крупными керченскими рыбопромышленниками стали употребляться для лова рыбы кошельковые и донные неводы.

Кошельковый невод делался из нескольких полотнищ, сшиваемых вместе. Длина среднего невода такого типа достигала 1200 футов (360 м), ширина (глубина) — 120—50 футов (36—45 м). Размер сетной ячейки составлял 20—25 мм. К нижней подборе крепились свинцовые грузила весом по 2,5 фунта (около 1 кг) каждое. Верхняя подбора была унизана часто сидящими пробковыми поплавками (до 2000 шт.). Кошельковым неводом можно было сразу захватить «200—300 бочек» рыбы. Ловили такими неводами, в основном на Черноморском побережье, скумбрию и кефаль. Стоимость кошелькового невода по тем временам была очень большой — от 1,5 до 2 тыс. рублей. Отношение общественности к ним было не однозначное. В начале XX века в прессе и на заседаниях городской Думы не раз звучали упреки в адрес владельцев таких неводов — их обвиняли в «хищническом способе лова», а сам кошельковый невод был признан «истребительным орудием».

Донные неводы или тралы представляли собой громадные мешки, которые парусные лодки или пароходы тащили за собой по морю. Передняя часть трала — «зев» — держалась открытой при помощи двух боковых железных рам, соединенных деревянной перекладиной длиной от 20 до 30 футов (6—9 м). Сам мешок имел внутри приспособление, препятствующее зашедшей рыбе выйти обратно. Вытягивание трала в большинстве случаев производилось паровой лебедкой. Донные неводы употреблялись для лова придонной рыбы — трески и камбалы [Бородин, 1899, с. 423].

В самом конце XIX века к старым, привычным орудиям лова прибавились новые — сети «аломаны» и многочисленные стационарные «ловушки». Все эти новинки были заимствованы местными рыбопромышленниками в Турции. Аломанные сети имели мелкую ячейку и были рассчитаны преимущественно на лов хамсы. Их разновидностью были «аломаны-дифоны», употреблявшиеся для лова кефали и сельди. Популярность сетей такого типа постоянно росла — к началу 1914 года в городе и его округе их насчитывалось уже 25 [Керчь индустриальная, 1932, с. 108].

Не меньшее значение в рыбодобывающем промысле на рубеже XIX и XX веков начинают играть новые стационарные орудия лова: «скипасти», «мышеловки», «дальяны» и многочисленные варианты и комбинации из них. В подавляющем большинстве подобные орудия лова применялись в межпутинное время (летом) для лова барабульки, скумбрии, сельди. Скипасти позже получили большое распространение и в промысле хамсы.

Если в выборе орудий лова керченский рыбный промысел к концу XIX века значительно модернизировался, то виды судов, которыми пользовались рыбаки, практически не менялись на протяжении всего XIX столетия. В основном это были баркасы с косым парусом (различали баркасы палубные и простые), весельные байды и «дубы» для замета неводов.

Баркас представлял собой небольшое, маневренное судно длиной от 4 до 6 метров и грузоподъемностью до 2,5 тонн. Он вполне удовлетворял запросы прибрежного рыболовства. Очень часто его заменяли еще более простой и дешевой байдой.

«Дуб» нередко называли «неводником», поскольку обслуживал он, большей частью, неводный промысел и использовался также под тягловые волокуши. Это были большие лодки длиной от 12 до 17 м, шириной — 2—5 м и высотой (от киля) — 1,6—2 м. По краям «дуба» были установлены крючья для 16 весел. За веслами сидели рыбаки: в носовой части по одному человеку на весло, в средней части лодки — по два. Всего судно обслуживали 20 человек. Кроме того, на «дуб» сажали еще троих рыбаков, которые должны были высыпать в море невод или волокушу. Для сетей отводилось место в носовой части лодки. Грузоподъемность большого «дуба» составляла до 2000 пудов (32 т) [Руммель, 1896, с. 179].

Из рыболовного парусного флота можно отметить и так называемые «астраханки» — суда, применявшиеся в основном для лова красной рыбы в Азовском море. Осадка подобных больших парусных лодок была до 8 и более футов (2,48 м), грузоподъемность около 4 тысяч пудов (64 т).

В отличие от технологических приемов и оснащенности рыбодобычи, на протяжении указанного периода (конец XVIII — начало XX вв.) развивавшихся относительно стабильно, организация (и социальные аспекты) промысла напрямую зависели от социально-экономической ситуации, складывавшейся в пределах керченского региона.

Как уже упоминалось, в конце XVIII — начале XIX вв. заметное оживление в рыбный промысел внесли архипелажские греки. Создание первых небольших рыболовных сообществ — артелей — тоже было их заслугой: для хорошо знакомых с морем и морскими профессиями греков рыбный промысел сначала был единственной возможностью выжить в новых условиях. Суровость морской стихии, с одной стороны, дороговизна сетей и крупных лодок, с другой, заставляли переселенцев объединяться в своеобразные (говоря современным языком) профессиональные союзы, получившие позже название «артелей» или, выражаясь лексикой простых рыбаков, «ватаг».

Однако интриги во властных структурах, приведшие к упразднению в Керчи карантинных и таможенных служб, остановили наметившийся подъем рыболовецкой отрасли. Почти на два десятилетия развитие промыслов и торговли замерло.

Очередной ступенью развития керченского рыболовства в XIX столетии стало образование в 1821 году Керчь-Еникальского градоначальства и открытие морского торгового порта. Изменения в административном статусе города ознаменовали собой начало нового этапа развития Керчи и самым благоприятным образом сказались на процессе возрождения рыбного промысла.

К сожалению, в наши дни детально восстановить картину становления и работы промысла в период с 1821 по 1855 гг. достаточно сложно, так как практически все документы керченской городской администрации погибли в годы Крымской войны. Однако сохранившиеся цифры статистики и воспоминания современников свидетельствуют, что рыболовство на этом этапе жизни города было одной из основных отраслей экономики и торговли, вызывавшей живой интерес местного и заезжего купечества. По данным 1826 г., в Керчи находилось 6 рыболовных заводов: 2 — сетных, с числом рабочих —16 человек и 4 — кармачных[2], с 24 рабочими. Во время весеннего лова ими было выловлено 660 пудов (10,560 тонн) белуги, из нее выделано 340 пудов (5,440 тонн) балыков. Осенью этими же заводами было поймано 400 пудов (6,400 тонн) белуги. В Еникале[3] действовали 47 рыболовных заводов: 15 — сетных, со 120 рабочими и 32 — карманных, со 192 рабочими. Еникальскими заводами в весеннюю путину было выловлено 4500 пудов (72 тонны) рыбы, выделано балыков — 2200 пудов (352 тонны). Осенью ими же было поймано 3700 пудов (592 тонны) рыбы [РГИА, ф. 1281, оп. 11, д. 55, л. 19]. Цифры очень внушительные, если учитывать, что население города в этот период было небольшим — по данным 1826 г., население Керчь-Еникальского градоначальства составляло 2438 человек, из них — в Керчи проживало 1596 человек, в Еникале — 842 человека [РГИА, ф. 1281, оп. 11, д. 55, л. 18][4].

После Крымской войны Керчь, наделенная рядом правительственных льгот и привилегий, быстро поднялась из руин. Число горожан быстро увеличивалось и составляло в первые послевоенные десятилетия 19908 человек. Статистический сборник 1863 года, описывая экономическую ситуацию в Керчь-Еникальском градоначальстве, констатировал, что «главнейшие предметы торговли ... рыба, камень и соль». К этому времени в городе и окрестных поселках насчитывалось уже 28 небольших рыбных заводов (в основном такие небольшие предприятия занимались соленьем, копченьем и вяленьем рыбы). В самой Керчи их находилось — 14, в пос. Старый Карантин — 4, в Еникале — 6, в Осовинах — 2, в Капканах — 2. Появился и первый маринадный заводик — «Завод маринованных консервов», с числом рабочих — 1 человек. Торговали традиционно преимущественно соленой рыбой: в 1861 году из Керчи морским путем было вывезено 93077 пудов рыбы (1489 тонн), в 1863 — 119722 пуда (1915,5 тонн) [Памятная книжка..., 1863, с. 172, 176, 177, 227].

Эти позитивные изменения способствовали экономическому подъему, пик которого пришелся на последнюю четверть XIX века.

В это же время рыболовный промысел в мировом масштабе был классифицирован и разделен на несколько видов — рыболовство морское, береговое и внутреннее, получивших в каждой стране свое законодательное оформление.

К морскому рыболовству отнесли промыслы, которые проводились не ближе 3 морских миль (5,5 км) от берега и считались свободными для каждого желающего этим заниматься. Оно было наиболее доходным и прибыльным, поскольку, несмотря на сравнительно крупные затраты на оснастку судов, наем команды, приобретение орудий лова и пр., стало источником получения наиболее разнообразных и дорогих продуктов морской фауны.

Береговое рыболовство — это промыслы вдоль морских берегов (не более 3 морских миль от берега), иногда в устьях больших рек. Право на этот вид рыбного промысла обычно имеет владелец берегов, у которых ведется лов рыбы.

Внутреннее рыболовство ведется во внутренних, закрытых и ограниченных водах.

Керчь-Еникальскому градоначальству в этом случае очень повезло: здесь присутствовали и были развиты все три вышеупомянутых вида рыболовного промысла. Керченские рыбопромышленники успешно вели морской промысел в районе Анапы, Севастополя, Балаклавы. Отсюда в начале XX века в основном поступали скумбрия, кефаль, тарань и барабулька. В Азовском море, промысел в котором считался «внутренним рыболовством», вели добычу осетра, белуги, севрюги, дельфинов. Но самым большим в градоначальстве считался, по числу занятых здесь рыбаков, промысел береговой. В Керченском проливе ловили сельдь, хамсу, ставриду, тюльку.

К этому времени все, кто был занят в рыбном промысле, были уже четко разделены на собственно рыбаков — тех, кто выходил в море за ловлей рыбы, и на рыбопромышленников — людей, имевших деньги и вкладывавших их в добычу рыбы, в ее обработку и сбыт. Последние в свою очередь делились на две категории.

К первой относились те, кто вкладывал свои деньги только в добычу рыбы и ее последующий сбыт в свежем виде. В основном это были предприниматели и купечество, которые брали в аренду часть рыболовных угодий на какой-либо косе или побережье, покупали ставные орудия лова и нанимали рабочих, обслуживавших этот участок.

Ко второй, меньшей по численности, относились рыбопромышленники, чьи интересы были полностью связаны с рыбным «бизнесом». Кроме ставных орудий лова в их арсенале были различные неводы, волокуши и собственные суда. Они нанимали артели рыбаков, работавшие на всех участках акватории Керченского полуострова и за ее пределами. Представители этой группы имели цеха по переработке рыбных уловов, свои магазины, лавки и другие налаженные пути сбыта рыбной продукции.

Так, к примеру, в 1902—1903 гг. на косе Тузла из 26 арендованных под рыбную ловлю участков 10 принадлежало керченским купцам, имевшим здесь стационарные ставные орудия лова, 5 — мелким промышленникам (владельцам небольших заводов, лавок, круг интересов которых был далек от «рыбных дел»), 8 — собственно рыбакам. Из 10 купцов только двое — Веретенников и Мищенко — имели свои артели рыбаков, суда, рыбные лавки, предприятия по переработке рыбы [ГААРК, ф. 455, оп. 1, д. 5847].

Распространенной практикой того времени был наем работников, труд которых оплачивался «с пая»: рыбопромышленник, имевший суда и все рыболовецкие снасти, нанимал рыбаков, создавал из них артель. Во главе артели стояли выбранные рыбаками из своей же среды — «атаманы», которые осуществляли роль посредника между хозяином и «ватажниками» или «забродчиками» — так в народной среде назывались местные рыбаки, не имевшие своих орудий лова [Зенкевич, 1894, с. 81].

Дележ рыбы производился поровну — половину работникам, половину — хозяину. Атаман получал дополнительный, лишний, пай от владельца. Такие привилегии давали не случайно — хозяин возлагал на атамана обязанность дележа рыбного улова. Расходы на еду, соль также делились пополам. Половину улова, принадлежащую работникам, обыкновенно скупал сам же хозяин. При подобном дележе рыбы очень часто возникало много злоупотреблений: хозяева завышали цену соли до 1 рубля серебром за пуд, еду оценивали дороже действительного, а часть улова, который скупали у рыбаков, оставляли за собой по произвольно низким ценам.

Рыбаки часто сами объединялись в товарищества: если ловили сетью, то по 2—3 человека, если неводом — по 12—15. Основой таких артелей были рыбаки, имевшие между собой соседские (жители одного поселка, хутора) или родственные связи. Так, на рубеже XIX и XX веков в Керчи работала артель, в состав которой входили три брата Москаленко со своими семьями: Серафим Корнеевич, Яков Корнеевич и Дмитрий Корнеевич [ГААРК, ф. 455, оп. 1, д. 5847].

Поскольку все морское побережье полуострова и пролива большей частью являлось собственностью Керчь-Еникальского градоначальства или Феодосийского уезда, рыбопромышленникам и рыбакам необходимо было заплатить «откупное» — определенную сумму денег за право пользованием на установленный срок (как правило — на путину) тем или иным рыболовным участком. Некоторые рыболовные угодья находились в пределах частных владений. В этих случаях «откупное» платили хозяину участка. Так, Камыш-Бурунская коса принадлежала помещику Олив, рыболовными берегами в районе Эльтигена владели Гурьевы, а часть побережья Черного моря, у имения Яныш-Такиль (ныне с. Заветное), считалась собственностью Б.П. Антоновича [ГААРК, ф. 377, оп. 14, дд. 2446, 2447, 2069]. Олив и Гурьевы имели за аренду своих рыболовных участков до 8000 рублей в год [Фрейберг, 1929, с. 49].

С конца 1850-х и до середины 1880-х годов городская управа продавала право взимания «откупного» с торгов. Получавшие такое право назывались «откупщиками» и играли роль финансовых посредников между рыбопромышленниками и городскими властями.

На деле «откупное» составляло часть улова, которую власти города забирали в свою пользу (вернее — в пользу города). Процент такой натуральной платы, взимавшийся откупщиками с рыбаков, колебался от 1/6 до 1/10 части улова. Так, например, известно, что откупщик Сериков собрал натурой 1700000 штук сельдей (т.е. около тысячи семисот центнеров) за право лова на косе Опасной. Стоит ли говорить, что такое посредничество было делом прибыльным, и желающих получить право «откупщика» было немало. На торгах в городской управе в разные годы за роль такого посредника приходилось платить от 7,5 тысяч до 9 тысяч рублей — по тем временам сумма весьма солидная, но возможности обогатиться благодаря такой должности были несравнимо больше.

Вероятно, городские власти со временем это осознали — в конце 1880-х годов городская Управа попыталась изменить сложившуюся традицию нововведением, назвав это «эксплуатацией рыбных берегов хозяйственным способом». Теперь Управа сама направляла агентов, которые взимали плату с рыбопромышленников. Часть улова, которую забирали в пользу города, не была цифрой постоянной. В июле 1906 года в Керчи можно было увидеть объявления, расклеенные по городу по решению городской Управы. В объявлениях говорилось, что городская Дума «доводит до сведения господ рыбопромышленников ...что в пользу города за пользование городскими рыболовными берегами на срок с 15 августа 1906 г. до 15 мая 1907 г. установить следующие доли: с половины улова, причитающейся на долю владельцев волокуш и заводов — 1/8 часть улова, с другой половины, причитающейся на долю забродчиков (рабочих) — 1/10 часть улова» [ГААРК, ф. 455, оп. 1, д. 6904, лл. 8—9]. Сбор «откупного» с «мелких рыбовладельцев» (здесь имелись ввиду рыбаки, работавшие только обычными сетями) городской Управой вообще не взимался [ГААРК, ф. 455, оп. 1, д. 8858; Зенкевич, 1894, с. 81]. Таким образом, решения городской Управы в этой области были достаточно продуманными: они демонстрировали дифференцированный подход в системе «откупных» оплат, учитывавших материальные возможности каждой из групп, занимавшихся рыбным промыслом.

В этот же период городской Управой была заведена специальная книга «лицевых счетов по рыбным промыслам». Счета выписывались и выдавались каждому рыбаку и рыбопромышленнику, который вел промысел в водах Керчь-Еникальского градоначальства. В тех местах, где рыбные промыслы были наиболее интенсивными, Управа открывала свои конторы. Приказчики, работавшие в таких конторах, тщательно и подробно вносили в счета данные по произведенному улову: фамилии рыбаков, фамилию атамана, с которым работали рыбаки, время улова, сорт пойманной рыбы, количество, общую стоимость всего улова, расходы по доставке рыбы, процент в пользу города и даже имя покупателя. Так, по данным счетов, выписанных во время осенней путины на косе Опасной, известно: атаман Ковтун, работавший на рыбопромышленника Петченко М.М., выловил сельди 1450 штук. Оптовая цена этой рыбы на тот момент[5] составляла 18 рублей за 1000 штук. Таким образом, общая стоимость улова составила 26 рублей 10 копеек. Расходы по доставке рыбы в город вылились владельцу в сумму 10 рублей, процент в пользу города — 3 рубля [ГААРК, ф. 455, оп. 1, д. 7809, л. 75].

Однако, в 1900 году на заседании специальной комиссии городской Думы было признано, что «...эксплоатация рыболовных берегов хозяйственным способом представляется для Городского Управления много неудобств...» [ГААРК, ф. 455, оп. 1, д. 5275, л. 7]. Было решено вопросы контроля за уловами и взимание причитающейся городу доли опять передать в руки «откупщиков» с той разницей, что «откупщики» теперь выкупали это право только на определенный участок побережья. Летом того же года два известных керченских купца — Спиридон Петрович Веретенников и Лейба Мошкович Югер — оспаривали такое право на рыболовные участки косы Опасной. Сохранилось несколько документов, вызывающих интерес сразу по нескольким позициям: Югер подал свое заявление в Думу одновременно с Веретенниковым — 10 июня. В нем Лейба Мошкович слезно жаловался на то, что предыдущее владение правом откупа для него «убыточно», и он не покрывает и половины своей платы за аренду этого участка. На этом основании он просил членов Думы дать ему в аренду рыболовный участок с правом «откупа» без торгов за 6000 рублей в год. Заявление Веретенникова было кратким — он просил такое же право за сумму 8 тысяч рублей. Комиссия удовлетворила просьбу
Югера, отдав ему участок без торгов и при этом мягко пожурив за то, что г-н Югер, хотя и является «добросовестным контрагентом в смысле расчетов с городом за откуп, но ...весьма слабо защищает свои собственные интересы, что неблагоприятно отражается и на интересах города» — рыбопромышленники на его участке игнорируют права города на берега и не платят «откупное» (!). Веретенников свое право получил только после торгов за сумму 8,5 тысячи рублей, с предоплатой в 1 тысячу рублей сразу [ГААРК, ф. 455, оп. 1, д. 5275, лл. 2—3]. Можно попытаться объяснить такое разное отношение к двум купцам-рыбопромышленникам со стороны представителей Думы. Состав комиссии история нам сохранила: председатель — городской голова —М.И. Кумпан, члены комиссии — Ю.Н. Томазини, Г.Я. Цыбульский, М.Ф. Томпофольский, А.А. Золотарев, Ю.А. Золотарев и A.M. Темпан. Из 6 членов комиссии — 4 были купцами, и трое из этого купеческого квартета имели свои магазины и чайные. Цыбульский в этот период имел на Воронцовской улице (ныне — ул. им. Ленина) два бакалейных магазина и две лавки, в которых, кроме прочих продуктов, торговали соленой, копченой и маринованной рыбой. Купцы Золотаревы были владельцами двух чайных в Торговом переулке (ныне пер. Кооперативный) — неподалеку от Предтеченской площади и рынка [ГААРК, ф. 455, оп. 1, д. 4080]. Для них Югер был просто поставщиком продукции, а Веретенников, имевший собственные торговые точки в центре города — торговым конкурентом. Г-н Цыбульский и купцы Золотаревы, щедро занимавшиеся благотворительностью, были в городе людьми уважаемыми, с мнением которых не могли не считаться, в том числе и члены комиссии. Скорее всего, именно их позиция стала определяющей в принятии решения в отношении Веретенникова.

Любопытство вызывает и просьба Веретенникова (во втором своем заявлении) «производить сбор не только с больших, но и с малых волокуш...». Напомним, речь идет здесь о том, что более ранним своим постановлением Дума разрешила не облагать налогами рыбаков «мелких промыслов» — тех, кто ловил только сетями, малыми волокушами и на самых дешевых лодках — байдах. Этой ситуацией воспользовались многие рыбацкие товарищества и крупные рыбопромышленники — они стали нанимать артели рыбаков, работавших только малыми волокушами. Купец Веретенников был человеком толковым, деньги считать умел — и свои, и «городские». Вот и обратил внимание городских властей на это обстоятельство. На этот раз Веретенникову в просьбе не отказали, дав ему право «подесятинного» сбора и с мелких волокуш [ГААРК, ф. 455, оп. 1, д. 5275, л. 7].

Проблема «сеточников» рассматривалась городской Думой еще раз — в 1916 году. В этот период должность заведующего городскими рыболовными берегами (таковая существовала в городской Управе с 90-х годов XIX века) исполнял некто В.П. Грипенко — судя по его докладам и служебным запискам, чиновник въедливый и дотошный. Разбирая ситуацию с «сеточниками», он доказывал, что город теряет на «мелком промысле» значительные суммы: «...рыбопромышленники-сеточники по рыболовству никакими налогами не обременяются, т.е., промысловых свидетельств не выбирают, подоходных статей с оборотных капиталов не платят, ...городу за берега— ничего, тогда как волокушники наоборот, за все платят, если же учесть стоимость рыболовных снастей т.е. волокуш и сетей и к ним расходы, то сеточники солидней зарабатывают, чем волокушники...В текущем году... (за осенний сезон)... самая последняя байда имевшая не больше 20—30 сетей выловила рыбы начиная от 1200 рублей и больше, что же касается баркасов на которых имелось по 80—100 сетей, то начиная от 3 000 рублей до 10 000 рублей и больше. Вот такая колоссальная доходность получилась от такого мелкого рыболовного предприятия...» [ГААРК, ф. 455, оп. 1, д. 8858, л. 2]. Грипенко обратил внимание Управы еще на один «грех» сеточников — «...мало того, что круглый год пользуются берегами для вытяжки баркасов, но также используют берег под установку и устройство вешалов для просушки сетей», а самое страшное — «уходящий парусный баркас от берега в море берет не меньше 2—3 мешков песку для баласта и при выборке сетей с моря мокрыми, последние имеют вес гораздо больший нежели сухие, да плюс выловленная рыба.. .тогда песок выбрасывают в море для облегчения баркаса. Это проделывают не один, а сотни баркасов, а во время хода рыбы проделывается 2 раза в день...» и для керченских берегов «это что-нибудь, да значит» [ГААРК, ф. 455, оп. 1, д. 8858, л. 2].

В обязанности заведующего городскими рыболовными берегами входил контроль за выдачей промысловых свидетельств и взыскание долгов с провинившихся рыбопромышленников и простых рыбаков. Осенью 1917 года Грипенко написал несколько докладных записок на жителя Еникале, турецкого подданного Зенитато К.П., занимавшегося ловлей хамсы на косе Опасной. Суть вины Зенитато состояла в том, что, выловив 53 баркаса рыбы и продав ее за 2950 рублей, он так и не уплатил причитающуюся городу сумму в 406 рублей [ГААРК, ф. 455, оп. 1, д. 7809, лл. 62—63]. Последняя записка датируется последними числами октября: Грипенко настаивал на судебном решении вопроса о взыскании долга с провинившегося рыбака. Трудно сказать, чем закончилась эта история: возможно, последующие революционные события примирили государственного чиновника и владельца небольшого баркаса, а может быть, развели их по разные стороны баррикад.

В начале XX века керченская городская Дума в целях увеличения доходной статьи городского бюджета выпустила постановление, по которому все рыбопромышленники были обязаны вносить плату в городскую Управу и за право пользованием берегом, на который вытаскивали баркасы и другие рыболовецкие суда. В ГААРК сохранилась жалоба жителей поселка Капканы: рыбаки просили не взимать с них плату «за береговые места, занимаемые баркасами», поскольку берег в Капканах сравнительно с прочими берегами неудобен для вытяжки баркасов — «он не больше сажени, а местами и меньше...». Жители Капкан сами вырубали места под суда в прибрежных скалах или засыпали землей и камнем воду, чтобы иметь «немного места для стоянки баркасов» [ГААРК, ф. 455, оп. 1, д. 6164, л. 2]. Вердикт Думы последовал тотчас же: «взимать с капканских рыбаков не 5, а 3 рубля в год за пользование берегом под баркас...». Дума как представительный орган власти просьбу учла, но интересы города, надо полагать, были для нее превыше всего.
В 1913 году сумма взносов, поступившая в городскую казну за стоянку баркасов на берегу, составила около 4000 рублей. Через три года плата за вытяжку баркасов на берег была повышена с 5 до 10 рублей, а с палубных баркасов — до 20 рублей в год. Город получил до 7 тысяч рублей дополнительного дохода только по этой статье [ГААРК, оп. 1, д. 8858, л. 4].

Но гораздо большую выгоду городской бюджет извлекал из развития рыбной торговли. В начале 1890-х годов вывоз рыбы из Керчи оценивался в 1,5 миллиона рублей, за вычетом привоза рыбной продукции, составлявшего 800 тысяч рублей, чистый доход города от рыбной торговли выражался в 700 тысячах рублей. Выловленная рыба поступала в основном в переработку, частью — в свежем виде — шла сразу на реализацию: в магазины, лавки, рынки. Поскольку рыба всегда была товаром специфическим, торговали ею в специально отведенных местах — на рыбных рынках, в рыбных павильонах или отдельных рыбных рядах и прилавках. Именно в этих местах рыбу в различном виде охотно закупали владельцы местных трактиров и чайных. В Керчи под рыбный базар была отведена восточная часть Таманской площади. На этой маленькой площади в 1880-х годах открылись две рыбные лавки, принадлежавшие Н. Крыжановскому и Н. Пашкову. Здесь же торговали рыбой и рыбной продукцией в бакалейном магазине купца И. Головина, в чайных и трактирах Д. Кремницкого, И. Франческо, Е. Посполитаки [ГААРК, ф. 455, оп. 1, д. 4080, л. 17]. В период Первой мировой войны на рыбном базаре открылся «Рыбопромышленный Торговый дом Осадчего Степана Григорьевича и тов.» [ГААРК, ф. 455, оп. 1, д. 7809, л. 60]. В 1906 году старые деревянные прилавки заменили крытыми каменными рядами, а в 1911 году такие же благоустроенные рыбные ряды были открыты на Новом базаре [Памятная книжка..., 1913, с. 88]. Рядом, в начале Воронцовской улицы, в доме Томазини располагалось очень популярное в городе заведение — пивная финна Карла Хольма, где дары керченских рыбных промыслов были представлены во всем своем многообразии. Всего в этот период в Керчи, по приблизительным подсчетам, существовало 57 различного рода заведений, где шла бойкая торговля рыбой и рыбной продукцией [ГААРК, ф. 455, оп. 1, д. 3533, л. 3].

В точках продажи и на местных керченских рынках (или, пользуясь привычной для южан лексикой — «базарах») рыбный товар продавался в разных вариантах — свежем, соленом, копченом, маринованном, провяленном и сушеном виде. Практически в таком же ассортименте он вывозился за границу или в другие губернии России.

Самым распространенным «вывозным» рыбным товаром была рыба крепкого засола, которая могла достаточно долго храниться и без рассола.

В таком виде вывозили преимущественно красную рыбу (осетрину, севрюгу, белугу). Очень ценились балыки и икра этих пород рыб, особенно из весенних, мартовских путин. Только в 1894 году из Керчи за границу было вывезено красной икры — 135 пудов (2160 кг), икры паюсной — 3170 пудов (50720 кг). Годовой улов осетрины в этот период в Керченском проливе составлял до 1000 пудов (16000 кг), севрюги — 1,5 тысячи пудов (24000 кг), белуги — 3 тысячи пудов (48000 кг) [Зенкевич, 1894, с. 80]. Оптовая цена свежей осетрины в конце XIX начале XX веков у керченских рыбопромышленников была от 6 до 10 рублей за пуд, свежей и паюсной икры — от 45 до 80 рублей за пуд. В переводе на привычные современному человеку метрические единицы цена 1 кг осетрины составляла от 0,38 до 0,63 копеек, икры — от 2,8 до 5 рублей [Памятная книжка...,1899, с. 17]. Потребительские цены на рынках и в магазинах отличались от оптовых вдвое, а иногда и втрое. За границей же русская паюсная икра продавалась уже по цене 10—12 рублей за фунт (24—29 руб. за 1 кг). Популярность и такие высокие цены часто приводили к различного рода фальсификациям: на американских рынках продавали икру тихоокеанского и озерного осетра с русскими ярлыками и гербами на таре. Качество этой икры было значительно хуже «как по неумению готовить икру, так и по мелкозернистости икры всех заграничных пород осетров» [Бородин, 1899, с. 402]. Из осетров делали и продавали очень дорогой рыбный клей. И, наконец, еще один, особый продукт — визигу (продукт спинной струны осетра), которая шла в приправу к пирогам из рыбы.

Не менее популярным был и другой способ соления рыбы — в соляном растворе, в котором рыба могла перевозиться и поступать в продажу. Такая продукция также пользовалась большим спросом и всегда была «в цене», так как была более нежной по вкусу. Недостатком подобных технологий изготовления рыбных продуктов была необходимость их дальнейшего хранения в прохладных подвалах или специальных «ледниках». В подавляющем большинстве так солили сельдь, скумбрию, барабульку. Тарой для рыбной продукции с рассолом служили специальные бочки: для скумбрии — на 250—350 штук, для нежной керченской сельди — на 25—50 штук. В отличие от красной рыбы, скумбрия ценилась больше осенняя. В холодное время года она была гораздо жирнее и лучше просаливалась, поэтому цена соленой скумбрии была тем выше, чем позже она была выловлена, начиная от 3—4 рублей в мае, она возрастала до 7 рублей в июне и доходила до 15 рублей в августе и сентябре (оптом, за 1000 штук). Соление скумбрии производили очень тщательно: рыбу считали готовой, когда она окрепнет в соли настолько, что если взять ее за хвост и держать кверху головой, то она должна стоять и не гнуться.

Тем не менее, несмотря на популярность скумбрии, в рыбном промысле Керчь-Еникальского градоначальства по объемам уловов и сумме продаж во второй половине XIX века бесспорно лидировала керченская сельдь. Ее ловили в огромных количествах — от 5 до 10 миллионов штук за сезон. По данным 1870 г., только на Камыш-Бурунской косе и в Эльтигене существовало 16 неводных заводов с 18 крупными сельдяными неводами. В начале XX века в градоначальстве насчитывалось 12 больших и 40 средних сельдяных неводов [Памятная книжка..., 1904]. Оптовая цена этой рыбы в последние десятилетия XIX века и в начале ХХ-го колебалась в незначительных пределах и составляла 15—18 рублей за 1000 штук. Торговали сельдью преимущественно соленой, маринованной и копченой [Памятная книжка..., 1899, 1911].

К промысловым рыбам, приносившим хороший доход, в этот же период стали относить треску и многочисленные виды бычков. По вкусовым качествам они считались самыми плохими рыбами, но стоили очень дешево и поэтому пользовались большим спросом на местном рынке. Соленая и вяленая треска сбывалась также огромными партиями в Малороссию и юго-западные губернии России. Бычки продавали преимущественно в сушеном виде.Среди жителей Азовского побережья была распространена практика устройства прямо на морском берегу специальных печей, предназначенных для сушки бычка. Вяленую рыбу готовили также при помощи нехитрых устройств: деревянные колья-стояки вбивали в песок и на них натягивали веревки с нанизанной, заранее просоленной рыбой. Кроме трески и бычков, таким же образом вялили судака и кефаль. Эти виды рыбы составляли предмет обширной торговли на Нижегородской ярмарке и в Царицыне (ныне Волгоград). Вяленого судака и кефаль отправляли к месту продажи в специальных корзинах, вес и объем которых зависел от расстояния, на которое перевозился подобный рыбный товар. На местный рынок рыбу доставляли в небольших корзинах весом от 2 до 5 пудов (32—80 кг), на дальние расстояния — в корзинах от 10 до 15 пудов (160—240 кг). Дешевые сорта рыб в сушеном виде перевозились обычно баржами, грузилась рыба как в трюм, так и на палубу, в форме копны сена, покрытой лубками (древесной корой) [Бородин, 1899, с. 402].

Успешную статью вывозной торговли составлял и популярный в то время рыбий жир, который добывали из печени морских котов. По данным статистики, в 1892 году из керченского порта было вывезено 3138 пудов (50 208 кг) рыбьего жира [Зенкевич, 1894, с. 81]. Летом, когда путина практически останавливалась, рыбаки занимались и ловлей дельфинов. Дельфинов вылавливали за лето от 200 до 1240 штук. Из дельфиньего жира делали масло для заправки ламп, чаще всего такое масло использовали в лампах для маяков [Памятная книжка..., 1913, с. 37].

Вывоз рыбы производился и сухопутным способом при помощи гужевого транспорта. Местные жители везли свежую и соленую рыбу в город — на склады, в различные места рыбной торговли, на пристани и вокзал. В начале XX века каждая подвода рыбы обходилась заказчику от 5 до 8 рублей. В 1915 году, в период Первой мировой войны, цены значительно повысились — бричка (подвода) хамсы стоила до 20 рублей, бричка сельди — до 90 рублей. В 1916 году подвода хамсы — от 30 до 100 рублей, сельди — от 130 до 350 рублей [ГААРК, ф. 455, оп. 1, д. 8858, л. 1]. Этот способ транспортировки рыбы давал возможность дополнительного заработка для жителей прибрежных поселков во время весенних и осенних путин, что было весьма немаловажно в условиях роста населения и увеличения конкуренции на рынке труда.

К этому времени в Керчь-Еникальском градоначальстве проживало более 50 тыс. человек, и, по данным переписи 1897 года, не менее 9,1% керченского населения занималось рыболовством, т. е. около 5 тыс. человек. Статистика сообщает, что в 1910 году в городе насчитывалось: баркасов — 616, лодок — 43, сетей — 27662, волокуш — 109, крючьев — 2815000 [Памятная книжка..., 1913, с. 21].

Вместе с тем, анализ данных статистики начала XX века позволяет говорить о признаках упадка керченского рыбного промысла в этот период. Резко уменьшается количество добываемой красной рыбы, почти полностью сходит на нет промысел судака и тарани. Главной причиной такого явления было, прежде всего, отсутствие специальных законов, запрещающих лов рыбы в местах ее нереста, в устьях и лиманах рек Дона и Кубани, что привело к уменьшению рыбного богатства, особенно красной рыбы. На сельдяном промысле отразился хищнический лов сельди неводами со слишком мелкими, так называемыми «хамсовыми» ячейками, при котором гибла масса сельдяной молоди.

И хотя сельдь по прежнему ловили в достаточно больших объемах, в начале XX века уловы этой рыбы стали падать по сравнению с последней четвертью XIX века, когда ее добывали от 5 до 10 и более миллионов штук в год. Так, в 1902 году было выловлено сельди — 1366 тыс. штук, в 1910 — 1240 тыс. штук. Еще более грустные цифры по красной рыбе: в 1903 году выловлено —«6 шт.», в 1904 — «2 шт.». Через год в местной статистике по уловам красной рыбы появляется новый термин — «мелкая рыба». В 1905 г. «поймано в водах градоначальства красной рыбы — 3 шт. и мелкой — 65 пудов» (1 тонна), в 1911 г. — «5 шт.» и мелкой — 44 пуда (700 кг). Речь идет о том, что рыбопромышленники стали ловить молодь красной рыбы, поскольку рыбные запасы осетровых к этому времени были катастрофически подорваны. В этот же период быстро начинают увеличиваться уловы хамсы и тюльки — ранее эти породы рыб не очень ценились, и вопрос о ловле ее в промышленных масштабах не стоял. Так, в 1902 г. было выловлено 2,5 тыс. пудов хамсы (40 тонн), в 1910 г. — 38 тыс. пудов (608 тонн); тюльки — в 1903 г. — 470 пудов (7,52 тонны) [Памятная книжка..., 1913, с. 21, 24].

В начале XX века изменения произошли и в путях сбыта рыбной продукции. В 1900 году в городе состоялось открытие железнодорожной торговой станции и пассажирского вокзала, таким образом, Керчь была включена в систему железнодорожных транспортных магистралей России. Вывоз рыбы традиционными морскими путями стал сокращаться: в 1903 г. было вывезено морем 389 тыс. пудов (6224 тонны), в 1911 г. — 159 тыс. пудов (2544 тонны). Перевозки рыбы железной дорогой, напротив, стали возрастать: в 1903 г. — 117 тыс. пудов (1872 тонны), в 1911 г. — 406,5 тыс.пудов (6504 тонны) [Памятная книжка..., 1913, с. 24].

Такой представляется нам общая картина, характеризующая развитие рыбного промысла в Керчи с конца XVIII-го до начала XX века.

Впрочем, рассказ о керченских рыбных промыслах XIX века был бы не полным, если не упомянуть еще об одной — «скандальной» — странице этой истории, получившей неожиданное продолжение в наши дни.

Речь идет о нешуточном конфликте, разгоревшимся между Керчь-Еникальским градоначальством и Кубанским казачьим войском [ГААРК, ф. 455, оп. 2, д. 1]. Суть разногласий сводилась к следующему: в 1792 году на восточном берегу Керченского пролива обосновалось переселенное сюда Черноморское казачество, позже получившее наименование Кубанского. В 1853 году Правительственный Сенат наделил Кубанское казачество участками рыбной ловли в Керченском проливе, по этому указу к казакам отошла и коса Тузла — традиционное место рыбных промыслов керченских рыбаков, что вызвало бурный протест со стороны последних. Судебные разбирательства длились около полувека. Обе заинтересованные стороны обращались во всевозможные судебные инстанции, вплоть до самого государя императора. И было из-за чего: именно коса Тузла давала самые обильные уловы сельди. Судя по документам керченской городской Думы и Управы начала XX века, территориальный конфликт к этому времени был исчерпан. Эксплуатация рыбных промыслов на косе Тузле в это время велась керченскими рыбопромышленниками, вероятнее всего, на основе соглашений, выработанных на местном уровне и учитывавших экономические интересы жителей как одной, так и другой стороны Керченского пролива.

Подводя итоги, еще раз отметим: рыбный промысел для многих жителей Керчи и ее окрестностей оставался основным родом занятий на протяжении всего XIX и начала XX столетий. Он рос и развивался вместе с городом. Как отмечалось в статистическом сборнике Керчь-Еникальского градоначальства за 1913 г., «...Рыболовство является одним из важнейших промыслов населения и удачный или неудачный улов рыбы отражается на всей экономической жизни значительной части населения градоначальства» [Памятная книжка..., 1913, с. 21].

Несмотря на ряд негативных явлений, рыбный промысел на протяжении всего XIX века и в начале ХХ-го по количеству занятого населения, своим оборотам, доходности и поступлениям в городскую казну неизменно держал одно из первых мест среди промыслов Керчь-Еникальского градоначальства.

Анализ видового состава рыб и данные по количеству их добычи на протяжении всего описываемого периода позволяют выделить в местном рыбном промысле несколько основных этапов: в первой половине и середине XIX века основой местного рыболовства был лов красной рыбы — «красноловье». В 70-х годах XIX века начинается новый этап, связанный с развитием сельдяного промысла. С падением уловов сельди, в начале XX века, формируется и набирает силу третий этап керченского рыболовного промысла — хамсовый. Накануне Первой мировой войны добыча хамсы выходит на одно из первых мест и надолго занимает эти позиции.

В целом, керченский рыбный промысел, начав свое развитие с небольших артелей, к концу XIX — началу XX веков превратился в развитую промышленную отрасль, игравшую значительную роль в экономике региона. Опыт организации производственных процессов, технологии обработки рыбы, приобретенные керченским рыбаками и промышленниками в этот период, стали мощной базой, на которой формировалась рыболовная промышленность города в советское время.

ПУБЛИКАЦИЯ: Небожаева Н.В. Из истории рыбных промыслов Керчи (конец XVIII-  начало XX вв.) // Научный сборник Керченского заповедника, вып. II. Керчь, 2008. С. 368-386.